Т гриц ермак краткое содержание

Dating > Т гриц ермак краткое содержание

Download links: → Т гриц ермак краткое содержание → Т гриц ермак краткое содержание

Однако татары перестали пугаться пищальных выстрелов и не отставали. Ермак fb2 - 938K, 52с. Сабля с золотой насечкой по клинку. Красный, парадный кафтан с собольей оторочкой облегал его тучное тело.

Лисы принадлежат к семейству псовых и живут практически на всех континентах зем... Грамота эта была написана 16 ноября 1582 года. Казаки захватили большую добычу, едва на струги погрузили. О странах полунощных ходили на Руси диковинные слухи. В поисках «мягкого золота» дошли звероловы до Каменного пояса, как тогда назывались Уральские горы. If this is the case, we recommend disabling these add-ons. Небольшие группы казаков, рассеянные по огромной территории, были перебиты, а основные силы Ермака вместе с подкреплением из Москвы 12 марта 1585 были блокированы в Кашлыке. За высоким валом засели конные и пешие отряды.

Вода в ней была как серебро — светлая и чистая. Очень часто она служит тем самым «звоночком», который должен пробудить нас от глубокого сна.

Краткое содержание о книге Т.Гриц пожалуйста! - Все права на графические, текстовые, музыкальные и иные материалы, представленные на сайте, принадлежат их законным владельцам. Проверено 8 января 2016.

Ермак fb2 - 938K, 52с. Из Англии и Персии, из Голландии и Бухары, из Швеции и Турции приезжали купцы в Москву за пушниной. В Лейпциге была открыта ярмарка, где продавались русские меха. Мехами торговала Москва с Западом и Востоком, мехами брали дань с подвластных народов, мехами награждал царь бояр и служилых людей. А зверь уходил от охотников всё дальше и дальше на восток. Переводился бобёр, всё реже попадался соболь. Царь и купцы посылали охотников на восток промышлять белку и соболя. В поисках «мягкого золота» дошли звероловы до Каменного пояса, как тогда назывались Уральские горы. За Каменным поясом начиналась Сибирь, а по нижнему течению реки Оби — Югорская земля. Говорили, что за Камнем лежат «страны полунощные», где полгода длится ночь. О странах полунощных ходили на Руси диковинные слухи. Рассказывали, будто живут там люди, у которых рот на темени: когда едят, кладут рыбу или мясо под шапку, а плечи у них движутся, как челюсти, вверх и вниз. Есть там ещё люди безглавые: рты у них меж плечами, а глаза на груди. Наконец, есть там люди «дикие и безгласные» — только рычат и шипят. Зимой, как начнутся морозы, люди эти замерзают и стоят, как деревья. А весной пригреет солнце — они оттаивают и оживают. Ведут югорские люди торг с соседними племенами. Перед тем как замёрзнуть, кладут свои товары в назначенное место. Приходят купцы к тому месту, берут их товары, а взамен кладут свои. Бывает и так: увидят югорцы, что товаров им дали мало, воевать начинают, кровь льют. Говорили ещё, будто в Югре из туч на землю падают разные звери, особенно белки и молодые олени; что вздымаются там высокие горы, которые раздирают своими вершинами облака; что в горах тех копошатся люди. Сидят они внутри горы и что-то кричат через прорубленное оконце, а что кричат-понять нельзя. А богатств в Югре — счёту нет: и золото, и серебро, и дорогие камни. Много там разного зверя пушного; соболей — как в Москве грачей. Ходили в страны полунощные торговые и служилые люди, пробирались за Камень, к устью реки Оби. Место это называлось Мангазеей. Ездили туда или Студёным морем на одномачтовых парусных кочах, или реками Камой и Печорой в малых судах — обласах. В море гибли русские суда ото льдов и ветров. Между реками и озёрами приходилось волочить суда волоком по земле, а поклажу переносить на спине. Переваливали русские через скалистые дикие горы, а на волоке подстерегали их самоеды. Отнимали у промышленников товары и лодки, а то и самих убивали. За Камнем, на севере, тянулись пустынная тундра, поросшая мелким лесом, голые, каменистые места, топи и болота. Пробираться туда приходилось «непроходимыми пропастьми, снегом и лесами». Но русских это не пугало. В полунощных странах было много богатств. Самоеды, остяки и вогуличи отдавали соболей и песцов за грошовые стеклянные бусы, за железные ножи, за чугунные котелки. Съездит раз купец в Мангазею, возьмёт туда дешёвый товар, а обратно везёт меха, которым и цены нет. На чугунный котёл выменяет вязку собольих шкурок в сорок штук. На десяток гвоздей — дорогого дымчатого песца. И за одну поездку богател купец. Поселились в угодьях по реке Каме братья Строгановы. Они рубили леса, мостили мосты через грязи и болота, ставили соляные варницы, плавили железную руду. Стали величать их «именитыми людьми». Царь Иван IV прибавил к владениям Строгановых земли по Каме и Чусовой, разрешил строить города и крепости, заселять их людьми всякого чина, держать пушки, пушкарей и пищальников. За это Строгановы обязаны были защищать Русскую землю от набегов сибирских народов. Слава о пушных богатствах Мангазеи и Югры распространилась по всей Московии. Англичане и голландцы засылали купцов и приказчиков разведать путь в те земли. Задумали проникнуть в Сибирь и Строгановы. Уже издавна приезжали в Россию иностранные купцы. Меняли дорогие ткани и металлические изделия на русские меха, на лён, мёд, воск и кожи. Но Строгановым этого было мало. Они сами хотели продавать свои товары на рынках Западной Европы, а для этого нужны были люди, знающие иностранные языки, знакомые с европейскими обычаями. Царь Иван Васильевич воевал тогда с Литвой, Ливонией и Швецией: хотел пробиться к берегам Балтийского моря. Воевал он долго, брал в плен поляков, немцев, шведов. Пленных называли «полонными людьми». Они считались военной добычей. Их можно было купить и сделать рабами. Строгановы ездили по государственным тюрьмам, скупали пленных. В ярославской тюрьме сидел тогда Оливер Брюннель, родом из Брюсселя. Брюннель был торговым приказчиком и служил на голландском корабле. Приехав в Россию, он начал изучать русский язык. Однако Брюннель оказался слишком любознательным. Заподозрили его в шпионстве, арестовали и посадили в тюрьму. Здесь его выкупили Строгановы. Брюннель служил у именитых людей приказчиком. Вместе с русскими ездил он несколько раз в Голландию. Продавал с большой выгодой русские меха. Потом Строгановы послали его в Мангазею. Ездил он туда дважды. Первый раз — сухим путём, второй — по Печоре и морем. Сибирь, её быстрые рыбные реки, глухие леса, полные зверя и птицы, весьма понравились Брюннелю. Задумал он морем и Обью добраться до Китая. Уговаривал Строгановых, сулил большие выгоды. Поехал Брюннель в Голландию нанимать опытных мореходов. Побывал в 1581 году у знаменитого математика и географа Гергарда Меркатора. Рассказал ему о своих поездках в Мангазею, о полунощных странах, о диких людях, которые одеваются в звериные меха и рыбьи кожи. Рассказал и о своём замысле поехать в Китай. Отправляюсь в Антверпен, хочу пригласить на службу к Строгановым опытных мореходов, — говорил он. Слушал Брюннеля учёный голландец и удивлялся. Но, должно быть, не напрасно сидел Брюннель в ярославской тюрьме. Боясь, что русские дознаются о его тёмных умыслах, он к Строгановым не вернулся, мореходные карты продал голландским купцам, а сам поступил на службу в Дании. Мореходный поиск на Обь Строгановым не удался. Замыслили они сухопутный поиск за Каменный пояс. Продвигаясь на восток, Строгановы столкнулись с татарами, которые держали Сибирь в своих руках. После падения Казани владетель Сибирского царства хан Эдигар бил челом московскому государю, просил защитить от врагов. Обещал платить дань «со всякого человека по соболю и по белке сибирской». Боялся хан бухарских царевичей, которые хотели отнять у него престол. И боялся он не зря. Вскоре сын бухарского хана Муртазы царевич Кучум пошёл на Сибирь войной, забрал царство, убил Эдигара и брата его, Бекбулата. Первое время и новый хан платил дань России, однако потом поразмыслил, что до Москвы далеко, ратных московских людей в Сибири нет, бояться некого. Перестал платить дань, убил московских послов, стал нападать на русские земли. Взбунтовались черемисы, перебили много русских, пожгли их сёла и хутора, угнали скот, увели в плен женщин и детей. На следующий год племянник Кучума царевич Махметкул собрал войско, погромил русских данников — остяков, которые жили по реке Чусовой, — и убил государева посланника, ехавшего в Киргиз-Кайсацкую орду. Собирался царевич разорить и строгановские городки. Подошёл к ним совсем уже близко, выслал вперёд лазутчиков — разведать, что у русских делается. Вернулись лазутчики, говорят — в городках собралось много ратных людей, отпор готовят. Испугался Махметкул, повернул обратно. Строгановы жаловались царю на обиды и притеснения, чинимые Кучумом. Писали, что не дают татары «людям и крестьянам из острогов выходити… и пашни пахати, и дров сечи не дают же». Приходят татары, писали они, «украдом лошадей и коров отганивают, и людей побивают, и промыслы у них в слободках отняли, и соли варить не дают». Царь разрешил Строгановым набирать вольных людей — казаков и ходить войной на врага. Строгановым только это и нужно было. Задумали они не только защитить свои городки от нападения, но и пройти в Сибирь — промышлять меха и другие богатства. Для похода в Сибирь требовались люди закалённые, искусные в ратном деле, а таких людей у Строгановых не было. Но дошла до них весть, что с Волги на Каму продвигается большой казачий отряд и что командует этим отрядом атаман Ермак Тимофеевич. ЛЮДИ БУЙСТВЕННЫЕ И ХРАБРЫЕ Безлюдны были берега Волги. Над жёлтыми песками дрожало жаркое марево. В блёклом от зноя небе сонно парили орлы. На прибрежных курганах стояли степные богини — каменные бабы. Их грубые плоские лица смотрели за реку, на восход. В седом ковыле белели кости и скалил зубы череп в заржавленном шлеме. Это встретились когда-то в поле русские с татарами и оставили свои кости мыть дождям, сушить ветру. Лишь изредка спускался к перевозу караван верблюдов и с гиком проносились на горбатых степных иноходцах ногайцы в меховых шапках-малахаях. А по самой реке, по широким её плёсам, пугая несметные табуны лебедей и гусей, днём и ночью плыли суда. Плыли плоскодонные, с высокими бортами насады, плыли барки и птицегрудые струги, плыли крутобокие суда персидских купцов. Плыли с севера, везя меха, воск, соль, мёд и кожи; возвращались с юга, груженные китайскими шелками, пряностями, коврами, сафьяном и оружием. Волга была великим торговым путём. Но торговать тогда было опасно. Разбойничали на Волге вольные люди — казаки. От боярского кнута, от тяжёлой кабалы бежали служилые и крестьяне в «дикое поле» — в степи. Бежали из городов и сёл, бежали из монастырских и боярских вотчин. Собирались беглые в шайки, называли себя казаками, а предводителей своих — атаманами. Московские воеводы тоже называли их казаками, только «воровскими». А в те времена воровскими людишками называли не только грабителей, но и ослушников и беглых людей, не желавших подчиняться боярской власти. Селились казаки в глухих, непроходимых лесах, за болотами, в камышах. В казаки шли люди бездомные, бедные, «меньшие», как говорили тогда. Не любили они богатых и знатных. Собирались в ватаги, стерегли на перевозах караваны, нападали на купцов, не щадили и царских послов, отбирали казну и товары. Есть на Волге такое место — Самарская лука. Из воды круто подымаются утёсы. Поросли они частым лесом. В утёсах — пещеры. Удобно скрываться в них с недобрым умыслом. Поперёк Самарской луки течёт на север малая речка Уса. На юге подходит она к самой Волге. В этом месте, близ Усы, разбили казаки свой стан. На вершинах утёсов стояли казацкие сторожевые. Смотрели, не покажутся ли где торговые струги. Увидят караван и, пока он огибает луку, переплывут по Усе на южную сторону, переволокут свои челны в Волгу и ограбят купцов. Гуляли на Волге казаки. Нападали на торговых людей, нападали на персидских и бухарских послов. В 1579 году атаманы Кольцо и Барбоша собрали буйную ватагу, спустились на стругах в Каспийское море, а оттуда проплыли на реку Яик и осадили столицу ногайского ханства — город Сарайчик. Ногайцы не могли отбиться. Взяли казаки город, ограбили его и сожгли. Возвращаясь обратно, Кольцо и Барбоша на перевозе близ Соснового острова ограбили боярского сына Василия Пелепелицына, ехавшего вместе с ногайскими послами. Ногайцы пожаловались царю, просили утихомирить казаков. Жаловались царю и послы, жаловались и купцы. Царь послал на Волгу ратные отряды, приказал хватать казаков и вешать. Атамана Кольцо с товарищами осудил на лютую смерть. Отправился на Волгу царский придворный — стольник Мурашкин. Поставил на перевозах сторожевые заставы, поймал нескольких казаков; одних повесил, других наказал плетьми. Атаманы с дружиной сумели уйти на Каму. Казачьи атаманы Ермак Тимофеевич, Иван Кольцо, Яков Михайлов, Никита Пан и Матвей Мещеряк слыли людьми «буйственными и храбрыми». Умели и на стругах плавать и на коне биться, стрелять из пищали и рубить саблей. Самым искусным и умелым среди них был Ермак. Среднего роста, широкоплечий, чернобородый, он был суров и не любил, когда ему перечили. Откуда был Ермак родом, точно неизвестно. Рассказывают, что дед Ермака, Афанасий Аленин, города Суздаля посадский человек, был очень беден. Ища себе пропитания, переехал он во Владимир. Здесь воспитал двух сыновей — Родиона и Тимофея. Случалось ему возить в Муромских лесах разбойников. Разбойников этих однажды поймали, а вместе с ними попал в тюрьму и Аленин. Просидел он недолго: бежал в Юрьевец-Польской. Осталась его жена с сыновьями. Заработков нет, ходят босы и наги, жить нечем, хоть с голоду помирай. Услышали они как-то от бродяг перехожих, что на Каме строят именитые люди Строгановы соляной промысел, всем дают работу, всех кормят. Переехали Аленины в строгановские вотчины. У Тимофея Аленина вырос сын Василий, бойкий, сильный, речистый. Ходил он работать на стругах по Каме и Волге. Служил одно время кашеваром и будто бы получил от товарищей кличку «Ермак». Ермаком у волжских бурлаков назывался артельный котел, в котором варили кашу. Однако известно, что «Ермак» — это и сокращённое русское имя «Ермолай». Работа на стругах опостылела Ермаку — ушёл он на Дон, к вольным казакам. За силу и сметливость казаки Качалинской станицы выбрали его старшиной. Дрался он с татарами, охраняя южную границу от. Астрахани до Дона, дрался на западе с поляками. Потом повёл казаков на Волгу. Пристали к Ермаку беглые люди, стал Ермак атаманом. Разбойничал он на Волге и будто бы даже ходил на стругах в Каспийское море, где грабил персидские суда. По приказанию Ивана Грозного войсковой атаман созвал казачий круг. Решено было поймать Ермака и его сообщников и под стражей отправить в Москву. Рядовых же казаков, разбойничавших с Ермаком, наказать плетьми при народе. Спасаясь от царского гнева, поплыли казаки на Каму. Думали укрыться в лесной глуши. Приехал к ним от Строгановых доверенный человек, звал служить, обещал прокорм и денежное довольствие. Собрал Ермак своих атаманов. Говорил, что на Волгу возвращаться нельзя — ждёт их там лютая казнь. Жить на пустых местах трудно. Казаков много — неизвестно, чем кормиться, как одежду добывать. А Строгановы — люди именитые, жить за ними спокойно, никто не тронет. Решили атаманы ехать к Строгановым. В СОЛЯНЫХ ГОРОДКАХ Из ночной мглы выступили угловые башни. В Орле-городе били в била, лаяли собаки. За деревянными рублеными стенами подымались обитые белым железом колокольницы. На земляных накатах стояли пушки, а рядом, горками, лежали каменные ядра. В больших глиняных горшках дымились угли — калить те ядра. Над главными воротами хмурил свой тёмный лик Николай-угодник. Караульные со сторожевой двухъярусной башни увидели подплывающие струги. На стенах замелькали огни. К берегу с факелами в руках спешили стрельцы. Предрассветный ветер колыхал огни. Струги причалили к берегу. Казаки, разминая ноги, шли к воротам. Молчаливый приказчик со связкой ключей на поясе повёл атаманов в хоромы. Из-под резных наличников поблёскивали слюдяные оконца. К хоромам лепились людские избы, поварни, погреба, скотские хлевцы. На крыльце атаманов встретил сам Максим Строганов. Красный, парадный кафтан с собольей оторочкой облегал его тучное тело. Строганов поглаживал пушистую бороду и приветливо улыбался. Сеет рожью, а жнёт ложью». Неловко ступая по коврам из беломедвежьих шкур, прошли атаманы в горницу. Дубовый стол был покрыт бирюзовой атласной скатертью. По стенам висели пёстрые персидские ковры. У изразцовой печи в большом поставце блестели фляги, кувшины, чаши и кубки. Рядом в золочёной клетке на жёрдочке сидела заморская птица попугай, кричала сердитым стариковским голосом: «Не баловать, холопы! » Строганов усадил гостей за стол. Расспрашивал атаманов об их делах. В дверях жался подьячий с оловянной чернильницей у пояса. Угощались атаманы пивом, и мёдом, и крепкими винами. Ели осетров камских, икру астраханскую, стерлядь чусовскую, затылок лосий, окорок олений. Пили крепкое пиво серебряными ковшами и тайком дивились часам немецкой работы. Вздыбился медный зверь единорог, держит в лапе медный шар. А в шаре том стрелки бегут -считают время от полдня и до полдня. Рассказывал Строганов, что его обижают Кучумовы люди, работать и строиться не дают. Рассказывал, что царство у Кучума богатое и идёт оттуда путь торговый на Бухару. Царёвым данникам разор чинит, русских мужиков забивает до смерти. А царство того Кучума не крепкое. Убил Кучум хана Эдигара и его брата, Бек-булата, забрал ханский престол. Сын Бекбулата Сеид-Ахмет подрастает, хочет отомстить за отца, грозит хану погибелью. Да данники Кучумовы, остяки и вогуличи, не горазды ему правдой служить. Обижает их хан, берёт с них ясак непомерный. А бой у татар лучной, огненного боя не знают. Думали, к чему Строганов речь клонит. В клетке сердилась заморская птица попугай и кричала: «Батогами воров! » Смеялись тому крику атаманы. Строганов, усмехнувшись, просил честью служить. Обещал и одежду разную, и деньги, и запасы многие. Молва идёт, что люди вы непокоримые, к смерти бесстрашные, к нуждам терпеливые. Отвечал Ермак, что служилыми казаки не будут, хотят жить своей волей. А о поиске в Сибирь хотят поразмыслить. Поселились казаки в строгановских вотчинах, несли сторожевую службу. А в городках кипела работа. Строгановские холопы расчищали места под пашню, жгли уголь, корчевали пни. Рубили срубы и, заметав крышу соломой, селились в угодьях пришлые люди. В тёмных, сырых шахтах рудокопы били кайлом железную руду. Кузнецы раздували мехи, ковали ножи, топоры, сохи, копья и разный наряд для соляного варенья. Из озёр и колодцев черпали соляную воду, лили в большие железные лотки — цирены, соль варили. От соли всё тело покрывалось гнойными язвами, на руках соль проедала мясо до костей. Приказчик только ходит да поглядывает: чуть кто замешкался — палкой, а если кто перечить вздумает — строптивого в дубовые колодки. Роптали холопы на тяжкую свою долю. «Слезами,- говорили, — моемся, а горем утираемся». Над варницами расстилался густой жёлтый дым. Соляные сосульки настывали по краям чанов. Солью, как снегом, замело дороги от промыслов до амбаров. Расставив по засекам сторожевые отряды, Ермак разведывал про Сибирь. Посылал туда лазутчиков, беседовал с пленными татарами и вогуличами. Спрашивал, какой путь идёт за Камень, сколько воинов у Кучума, как дерутся и где у них крепости. Хлеб уже стоял в скирдах. По утрам травы одевались серебряным инеем. Желтел лист на берёзе. А добра у Кучума много: на всех хватит. Пошли Ермак и Кольцо к Строгановым договариваться. Уж очень вольно держали себя казаки: стрельцов дворовых задирали, самих Строгановых бранили, всякий запас не спрося брали. Пойдут за Камень — спокойнее будет. А повоюют ханские земли — именитым людям всё в прибыток. Выторговали атаманы у Строгановых три пушки, да па каждого казака по три фунта пороху и свинца, по три пуда ржаной муки, по два пуда крупы и толокна, по пуду сухарей, по пуду соли да по половине свиной туши. Пушки отбирал сам Ермак. Повёл его приказчик в амбар, где хранилось оружие. Носили их на ремне за спиной. Отобрал Ермак и три пушки медные. На одной был изображён сказочный зверь василиск, на второй- малая птица соловей, на третьей — две девки. Поёт «Соловей» — в ушах звон стоит. А как заголосят «Две девки», так только ноги уноси. Делал их молодой литец Проня Никитин, искусный мастер. На берегу дымились котлы со смолой. Конопатили и смолили струги. Велели чистить пушки и пищали, точить сабли и копья. Начали перетаскивать со складов на струги припасы. Струги не выдержали тяжёлого груза — стали под берегом тонуть. Набили плотники добавочные борта, а часть припасов погрузили в малые лодки. Блестя смоляными боками, у берега мерно покачивались струги. Всё своё войско — восемьсот сорок «человек — Ермак разделил на сотни. Сотня имела двух пятидесятников — у каждого под началом пятьдесят человек. На каждые десять человек был ещё свой старший — десятник. С войском ехали полковые писари, знамёнщики, переводчики, трубачи, литаврщики и барабанщики. Ехали ещё три попа и старец бродяга — беглый монах. Ходил старец без рясы, умел кашу варить, из пушек стрелять и церковную службу знал. Отслужили молебен, попрощались казаки со Строгановыми и 1 сентября 1581 года пошли в поход. Жёлтые стяги развевались по ветру. Гремели барабаны и литавры. Казацкие струги направлялись вверх по реке. ТРУДНЫМ ПУТЕМ, НЕПРОХОДИМЫМИ МЕСТАМИ Плыла Ермакова дружина вверх по Чусовой. Сурово громоздились к небу меловые скалы, каменистые кручи теснили реку, закрывали дали. Волнами с горы на гору перекатывались леса. Спускался к воде лось, закинув на спину ветвистые рога. Трещал валежник под ногами медведя. На берегах — безлюдье. Изредка покажется остяк в оленьем кафтане и, завидев струги, уйдёт звериными тропами в тайгу. Казаки плыли от восхода и до захода солнца. Ночью разбивали на берегу стан, выставляли сторожевых, зажигали костры. Спали под звёздами, постелив на земле еловые ветки, а чуть голубело на востоке — гремел барабан, подымали паруса, плыли дальше. С Чусовой нужно было перебраться на Туру и Тобол. Искал Ермак небольшую речку, что с севера впадает в Чусовую, а исток имеет близ Туры. Строгановы отпустили с казаками татарина Ахмеда. Попал он к русским в плен, а родом был из Сибирской земли. Служил Ахмед казакам проводником и переводчиком. Говорил, что плыть надо Межевой Уткой. Берёт свой исток Межевая Утка недалеко от реки Тагил, а река Тагил впадает в Туру. Поплыли струги по Межевой Утке. Река извивалась меж гор. Ели и лиственницы сбегали к самой воде. Тяжёлые хвойные лапы цеплялись за мачты стругов. Спустили паруса, плыли на вёслах. У берегов торчали коряги. Всё чаше стали появляться мели и перекаты. Застревали суда, ударялись днищами о камни. Казаки лезли в студёную воду, волокли струги и лодки до плёса. Ермак хмурился, посадил толмача Ахмеда с собой. Вскоре и вовсе не стало дороги судам. Послал Ермак трёх казаков проведать, далеко ли до Тагила, Ахмеда-проводника велел связать. А ходу по Межевой Утке стругам никакого нету. Берег дикий, лесом порос — волоком тащить нельзя. Ахмеда-пооводника казнили: отрубили саблей голову. Ночью все проводники-татары убежали. Пришлось атаманам самим искать речной путь в Сибирь. В воздухе кружились первые снежинки. По утрам закрайки болот затягивало льдом. С севера, гогоча и перекликаясь, тянулись треугольники диких гусей. Ночью сторожевые заметили за мысом огонь. Подкрались тихонько к берегу. Видят — человек в долблёном челне смолу жжёт и рыбу острогой колет. Заарканили его казаки, привели к стану. Плавал по рекам, промышлял рыбу острогой и сетями. Казаки дивились его кафтану из налимьих кож. Спрашивали вогула, какими реками плыть за Камень. Вогул назвал малую речку Серебрянку. Текла Серебрянка каменистым руслом. Вода в ней была как серебро — светлая и чистая. Горы подымались здесь ещё выше. По крутым берегам шумели кедровые леса. Воды здесь было меньше. Стали встречаться длинные отмели. Казаки городили реку парусами, как плотиной. Вода в берегах подымалась, и струги плыли вперёд. Снова мелела река, и снова казаки перехватывали её парусами. Так добрались до самого верховья. Серебрянка текла здесь узким ручейком. Отсюда надо было идти волоком, а уже наступала зима. Созвал Ермак казачий круг. Решили переждать здесь до весны. Копали землянки, рубили избы. Огородили жильё высоким тыном, вырыли ров, насыпали вал. Когда зимовье было готово, вокруг уже лежали глубокие снега. Низкое зимнее солнце висело почти вровень со снегом. Темнело рано, а ночи были долгие. Бродили вокруг волки, выли на луну. Недалеко от зимовья жили вогулы. Казаки ходили к ним за мясом лосей и диких коз, за сушёной рыбой. Ходили казаки и на охоту. Кололи медведя в берлоге, промышляли соболя и куницу. От безделья стали казаки баловать. Жаловались вогулы Ермаку: — Пришли твои люди — меха забрали, рыбу забрали, самих до крови изувечили. Велел Ермак виновных батогами бить, а потом три дня на цепи держать. Держите себя в строгости, не то быть худу. Подговорили два казака товарищей своих уйти от Ермака на Каму. Взяли пищали, порох, свинец, снедь всякую и ушли на лыжах. Как узнал об этом Ермак — разгневался: — Этак все разбегутся! Кто задумает отойти от нас — тому смерть! Пустились за беглецами в погоню. Поймали в еловой чаще, привели к атаманам. Велели атаманы на омуте рубить проруби. На каждого беглеца по проруби. Выстроились казаки на берегу ратным строем. Беглецов посадили в мешки, засыпали песком и, завязав, опустили в воду. Мороз стоял такой, что слюна на лету замерзала. Казаки молча разошлись по избам. В десяти верстах от казацкого зимовья протекала речка Жаровля. Жаровля впадает в Баранчу, а Баранча — в Тагил. Реки эти текут на восток, в Сибирскую землю.. Казаки рубили полозья, сколачивали их перекладинами. Ставили на полозья струги и волокли по зимнему насту до Жаровли. Так перетащили суда, пушки, пищали и весь запас. Зима шла на убыль. С глухим шорохом садился снежный наст. Солнце подымалось над вершинами лиственниц. Зачернели проталины, обтаяли кругом родники и проточины. Начали токовать по утрам глухари. Посинела река, вышла из берегов, ломая ледяной панцирь, и разлилась по низменным местам. На север летели шумные птичьи полчища. Треугольниками, как корабли, построенные к бою, плыли в туманном небе журавли. Стон стоял в воздухе от птичьего крика. Казаки спустили струги и весенней бурной водой поплыли прямо на восход. Билась у берегов рыба. РАТНОЕ ПЛАВАНИЕ Плыли струги по Тагилу. Дорогой встречали кочевья сибирских народов. Люди они были мирные. Перебирались с пастбища на пастбище. Завидят казаков — своротят в сторону, подальше от берега. Добрались казаки до Туры. Здесь жил народ оседлый. Пахали землю, сеяли хлеб. Правил ими князёк Епанча, Кучумов данник. Выслал Епанча конных разведчиков — следить за казаками. Рыскали разведчики по берегу, таились за деревьями, высматривали, сколько плывёт воинов, доносили князьку. Собрал Епанча своих людей. В том месте, где Тура делает большой изгиб к северу, устроил засаду. Спрятались татары в прибрежный тальник. Из-за мыса выплыли казацкие струги. Звенели литавры, отбивая такт гребцам. На ветру полоскались боевые знамёна. Натянули татары тугие тетивы из бараньих жил. Заныли стрелы, не долетели до стругов — упали в воду. Ермак не велел стрелять, и струги понеслись дальше. Казаки гребли, запрокинув головы, дымились уключины, а за кормами тянулся белый пенистый след. Пока огибали мыс, Епанча зашёл со своими людьми вперёд. Место здесь было узкое, и стрелами ранило несколько казаков. А воины Епанчи, столпившись на берегу, что-то кричали и размахивали копьями. На атаманском струге забил барабан — готовиться к бою. Казаки раздули фитили, прицелились. Епанчовы воины не знали «огненного боя». Смотрят — дым идёт, огнём полыхает, гремит с лодок; падают мёртвые и раненые, а стрел не видно. В страхе бежали татары и вогулы к своим деревням — улусам. Ермак велел пристать к берегу. Бросились казаки за Епанчой в погоню. Захватили его юрту, разграбили и сожгли. Епанча со своими воинами ушёл от погони на конях. Из улуса в улус неслась весть о том, что из-за гор плывут люди, которые громом гремят и молнии мечут. Казацкие струги плыли вперёд, не встречая сопротивления. Ночи были короткие — заря с зарёй сходилась. Забирался в уши, в ноздри, в глаза. Казаки, чтобы оберечься, жгли гнилушки и сырой мох. Белый едкий дым клубился над стругами. При впадении Туры в Тобол подстерегали казаков татары. Шесть князей собрали всех своих воинов. Командовали татарской ратью старшие князья-Каш-кара, Варвара и Майтмас. Несколько дней длился бой: то русские потеснят татар, то татары — русских. Пошли казаки на приступ. Враг не выдержал, дрогнул и побежал, оставив на месте раненых и убитых. Казаки захватили большую добычу, едва на струги погрузили. Однако татары перестали пугаться пищальных выстрелов и не отставали. Шли берегом за стругами. Держали наготове пушки и пищали. Река здесь огибала известковые утёсы на левом берегу, а по правому берегу раскинулись заливные луга, озёра и болота. Татары шли левым берегом, густой порослью березняка. Нападали на казаков, метали в них стрелы и копья. Прятались за деревьями и буграми. Донесли Ермаку лазутчики, что важный Кучумов чиновник-есаул Алышай — там, где берег к берегу теснится, перегородил реку цепями, караулит русских. Ермак велел связать пучки хвороста и надеть на них казацкие кафтаны. Как стали приближаться к засаде, рассадили чучела по стругам. Оставил Ермак на судах рулевых, а с остальной дружиной сошёл на берег. Хоронясь за кустами, продвигались казаки к засаде. Струги доплыли до цепей, остановились, начали в груду сбиваться. Замелькали стрелы, полезли Алышаевы воины на струги. Тут в спину им ударила Ермакова дружина. Поняли татары обман, повернули от чучельной рати на берег. Бились грудь о грудь. Высокая трава зардела от крови. Старый, сизоусый Бондаренко окованной железом палицей разбил шелом на голове татарского воина. Пал оглушённый татарин на землю. Проньку Копыто стрелой ранило в левую руку. Остановился Пронька стрелу вынуть. Налетел на него татарин, выбил копьём саблю. Пронька припал к земле, вытащил из-за голенища засапожный нож и убил татарина. Зашли казаки с левой руки. Засели за бугор, стреляют из пищалей. Видят татары — русских не одолеть. Пробились к лесу и ушли. Солнце садилось за чёрные вершины лиственниц. С реки повеяло холодом. На болотистом берегу медленно тонул в сизом тумане густой тальник. Казаки намазали медвежьим салом раны, сняли с убитых татар кольчуги собрали щиты, копья и саадаки, поплыли дальше. Одолевали казаков оводы и мошкара, ныли раны. Сибирцы передохнуть не давали. Пришли к устью Тавды. Проводники-зыряне, что молились пёсьеглавым идолам, говорят: — Вверх по Тавде и дальше через Камень идёт дорога на Русь. Разбили казаки стан, стояли неделю, совещались, что делать дальше. И в Ермаковой дружине нашлись робкие. Хана нам не одолеть. Ждёт нас в Сибирской земле смерть. Но таких было немного. Захватили в одном улусе татарина. Одет он был богато. Шапка из тёмного соболя. Сабля с золотой насечкой по клинку. На коне — седло из красного сафьяна и сбруя с серебряными бляхами. Назвался татарин Таузаком, слугой Кучумовым. Ермак позвал пять казаков — искусных стрелков. Повесил на берёзу железную кольчугу, велел стрелять. Подошёл Таузак к кольчуге, видит — пробита насквозь. Покачал головой, щёлкнул языком. Ермак посадил его с собой. Должен возвращаться на Русь. Потом расспросил татарина про Сибирское царство. Перепуганный Таузак косил глазом в сторону, думал: не сносить головы. Рассказал, что хан Кучум стар и глазами болеет. Живёт в городе Кашлыке, или Сибири Старшим у хана — племянник его Махметкул. Отважный воин, яростен в битве. Нет ему равного в Сибирской земле. Рассказывал Таузак, что дают Кучуму ясак вогуличи, остяки и самоеды. Веры Магометовой эти данники не признают. Почитают камни, зверей и птиц. Молятся идолам деревянным, каменным и медным, которых сами же и делают. Одевают идолов в меха, мажут кровью и жиром, чтоб были милостивы. Говорил ещё Таузак, что воинов у хана много, что ведёт он с Бухарой и Самаркандом большой торг мехами. Ермак подарил Таузаку кафтан голубого сукна, дал подарки для хана и для знатных мурз. Таузак не спеша надел дарёный кафтан, поклонился низко Ермаку, коснувшись правой рукой лба и сердца, и сказал по-татарски: — Бог велик! Тихой рысцой он тронулся в путь. Отъехав за берёзовый лесок, Таузак плюнул на землю, проклял неверных, сорвал с себя голубой кафтан, привстал на стременах и, злобно гикнув, помчался в Кашлык. ХАН КУЧУМ Кровав был путь Кучума к ханской власти. Захотел хан утвердить в царстве веру своих отцов. Вогулы, остяки, зыряне и пелымцы, которые платили дань Кучуму, крепко стояли за своих идолов. Наши боги растут деревьями в лесах, рыщут в дебрях зверем, плещутся в реках рыбой. Наши боги летят в облаках птицами, сияют в ночи звёздами, проливаются с неба дождём. Твоего бога мы не видели, где живёт — не знаем. Не будем ему молиться. Послал Кучум гонца к отцу своему, бухарскому хану Муртазе. Приехал из Бухары Кучумов брат Ахмет-Гирей с войском. Стали водворять веру мечом: — Нет бога кроме бога: к нему всё возвращается. Магомет — пророк его. Поклонитесь аллаху и увидите свет истинной веры. Но дикие лесные жители никакого света не видели и уходили в леса молиться своим болванам. Бритая голова хана Кучума пожелтела и высохла, как свиток пергамента. Красные веки дёргались от острой боли. Кучум мазал глаза душистым зельем. Привозили его купцы из Бухары. От зелья резь утихала. Но видел Кучум плохо, словно сквозь мутную плёнку. Предметы расплывались, а люди были все на одно лицо. Он подчинил себе все татарские племена от Исети и Тобола до верховьев реки Омь и озера Чаны. Ему слали дань с севера — с низовьев Оби и с юга — из Барабинских степей. Охотники платили ясак тёмными соболями, серебристыми бобрами, лисицами чёрными и красными, выдрами, белками и горностаями. Данники с берегов Вагая радовали сердце хана ловчими птицами — соколами и кречетами. Бортники приносили в липовых колодах мёд и воск. Из степей пригоняли косяки быстрых скакунов, отары жирных баранов, привозили шерсть и кожи. Весной, когда просыхали дороги, с юга, звеня колокольцами, тянулись караваны верблюдов. Купцы из Хивы и Бухары везли самоцветные каменья, пёстрые шелка, мускус, перец и ревень, ковры афганские и персидские. Но Кучум был печален. «Становлюсь стар, — думал он. В Бухаре подрастает Сеид-Ахмет — Бекбулатов сын. Точит на меня зубы, волчонок! » Хан сидел на ковре, поджав под себя ноги. Рядом, склонившись над низкой скамеечкой, толстый перс-казначей составлял список бухарских товаров. Он с удовольствием выводил на желтоватом пергаменте узорные буквы и вполголоса перечислял: — …сёдел зелёного сафьяна — пятнадцать, стремян серебряных резных — сто, шлемов медных дамасских — тридцать, кольчуг афганских — тридцать, щитов — тридцать, клинков грузинских — сто, клинков хоросанских — сто… — Мало оружия, — перебил его Кучум. Перс закончил список, с удовольствием поглядел на него, посыпал жёлтым песком. Белый волк выходил на остров драться с чёрной собакой. Волк пришёл с Иртыша, а собака — с Тобола. Толковал шайтанщик, что собака — это русский атаман из-за гор, а волк — это мы, правоверные. Кучум долго смотрел на казначея, потом проворчал: — Этот шайтанщик хочет читать в книге судеб! Глаза его здоровы, но видит он плохо. В комнату, неслышно ступая, вошёл слуга, остановился у дверей и, поклонившись до земли, пропустил вперёд запылённого человека. Пошатываясь от усталости, он рассказал хану о своей встрече с казаками. Войско у них меньше нашего, но всех сокрушает на своём пути. Луки у них диковинные — долгая палка. Выстрелят — дым идёт и гром гремит. Стрел не видно, а люди падают мёртвые. Никак от них нельзя защититься. И панцири и кольчуги наши — всё пробивают невидимые стрелы. Потом Таузак принёс подарки, которые Ермак послал хану и князьям-мурзам. Кучум внимательно осмотрел подарки, поднося их близко к гноящимся глазам, пощупал сукно и велел позвать мурз и военачальников. Пошлите гонцов, пусть скачут по всем городкам, улусам и юртам — зовут данников ко мне с оружием. Раздайте гонцам вместо грамот золочёные стрелы. Как получат данники эти стрелы, пусть спешат и не ожидают других приказов. Истинно сказал пророк о неверных: бог запечатал сердца их и слух их, и на очах их покрывало: им будет мучительная казнь! БОЙ ПОД ЧУВАШЕВЫМ МЫСОМ От восхода до захода и ночью, при свете костров, татары строили укрепления. Вокруг ханской столицы Кашлыка рыли глубокий ров, на дорогах рубили засеки. У Чувашева мыса, на восточном берегу Иртыша, насыпали высокий земляной вал и обнесли его деревянным тыном. На вершинах холмов заготовляли сухой хворост и смолу для сигнальных костров. Гонцы с золочёными ханскими стрелами мчались от улуса к улусу, созывая рать. Из лесных дебрей, из топких болот шли к Кашлыку князцы со своими воинами. У речных бродов и на перекрёстках дорог стояло по двое караульных. Один, не слезая с седла, кормил коней, другой, забравшись на вершину дерева, высматривал врага. Сам царевич Махметкул пошёл на Тобол встречать русских. И вот караульный с дерева увидел струг. Это было разведочное судно. Шло оно впереди других и называлось «ертаульным», а сидевший в нём отряд — «ертаулом». На вершинах холмов запылали красные сигнальные огни, выбрасывая в небо крутящиеся языки чёрного дыма. Татары напали на ертаул, засыпали судно тучей стрел. На шум выстрелов поспешили остальные струги. Сошли казаки на берег. Царевиц Махметкул ринулся на казаков со своей конницей, вооружённой стрелами, копьями и саблями. На каждого казака приходилось десять татар. Казаки не выдержали стремительного натиска, ряды их дрогнули, стали отходить к берегу. Тогда вперёд протеснился Ермак и, ободряя казаков, начал рубиться с татарами. Пять дней длился бой. Лужи крови стояли на глинистом берегу. Трупы мешали татарам пробиваться вперёд на конях. Махметкул отошёл за береговые утёсы, осыпал оттуда казаков меткими стрелами. На правом берегу Тобола изогнулось подковой длинное озеро — Карача-куль. Здесь жил знатный татарин — ханский советчик Карача. Ермак со своей дружиной высадился на берег и стремительным натиском занял городок Карачи. Казаки забрали много золота, серебра и драгоценных камней. Несколько дней грузили на струги зерно, мёд и бараньи туши. Сорок дней стоял Ермак в городке Карачи. В сентябре струги направились вверх по Иртышу. После небольшого сражения казаки заняли укреплённый городок мурзы Атика. Здесь Ермак решил зимовать. Расположились казаки на покой. Ночью сторожевые услышали конское ржание и лязг сабель. Ударили в барабаны, подняли тревогу. До рассвета вглядывались в осенний мрак, ждали нападения. Утром Ермак разослал по улусам людей — собирать продовольствие. Однако татары из окрестных селений разбежались. По дорогам рыскали конные отряды царевича Махметкула. Раздобыли казаки только немного пшеницы и ячменя. Хлеба оставалось на месяц. Впереди были зима и голод. За высоким валом засели конные и пешие отряды. С тревогой смотрели на них казаки. Уже раздавались робкие голоса: — Надо уходить от злой погибели… Собрался казачий круг. Один за другим выходили простые казаки, сотники и пятидесятники, низко кланялись всему войску и держали речь. Нетрудно и зазимовать в чужой стороне. Окружит нас татарин, изведёт всех поодиночке. Ермак молчал, сердито насупив брови, и теребил край своей кольчуги. Вышли перед кругом атаманы. Кучум нас всех положит, живой души не оставит. Не возьмём мы Сибири, добычи лишимся и родной земли не увидим. За крохой погонимся — ломоть потеряем. На стругах не пробраться. Зазимуем под небом без хлеба, без тёплого крова. Либо сгибнем от голода в снежном сугробе, либо угомонит нас татарин. Наконец вышел перед кругом Ермак и сурово оглядел воинов. Карие глаза его блестели сухо, губы вздрагивали от злости. Летели хорошо, а сесть не умеете, — сказал наконец Ермак, криво усмехаясь. Ждут вас за Камнем не бабы и дети — ждёт вас, казаки, виселица да плаха. Гладить вас будет вострый топор, обнимать — петля пеньковая. Где ваша удаль казацкая? Как псы шелудивые, хотите бежать, поджавши хвост, от татарского пинка! Забыли, как татарские ханы нашей кровью землю поили, жён и детишек в полон умыкали? Голос Ермака раскатывался над толпой всё громче и громче. Казаки оживились и одобрительно кивали головами. Реки застынут, на стругах не пройдём через Камень. В спину враг зло уязвляет. Одна нам дорога: либо в стремя ногой, либо в пень головой. Обида в сердце живёт на ханские лютости. Отольём ханам сиротские слёзы! Небо на востоке побагровело, как железо на наковальне. За Чувашевым валом- дымились костры. Утренний ветерок доносил запах баранины. Ржали кони, скрипуче ревели верблюды. Копья вдали колыхались, как стебли сухого тростника. Ермак выстроил казаков в два ряда. Передний ряд должен был стрелять, а стоявшие во втором ряду — заряжать пищали. Вместо пуль нарубили железные прутья, чтобы раны были злее. Пушки установили на вершине холма. Бейтесь, не щадя голов своих! Ермак, обнажив голову, долго смотрел на Чувашев вал. Потом пригладил волосы, надел шелом и взмахнул саблей. Зарокотали барабаны, звонко грянули литавры, колыхаясь поплыли вперёд знамёна. Казаки пошли в бой. Из-за вала полетели стрелы и копья. Татары опрокидывали на осаждающих горшки с кипящим дёгтем. Остяки дули в берестяные трубы. На вершине холма, над белой ханской палаткой, развевалось зелёное знамя. Кучум наблюдал за битвой. Муллы, воздевая к небу руки, молили у аллаха победы над неверными. Рядом с палаткой вытянули медные дула две пушки. Кучуму привезли их из Казани. Пушки были в четыре аршина длиной и стреляли полупудовыми ядрами. У пушек возились бухарцы. Казаки полезли на вал. Татары сбрасывали их копьями, рубили саблями. Махметкул на сухом гнедом жеребце носился взад и вперёд, размахивая кривой саблей и криками подбадривая своих воинов. Ермак велел выстрелить из пушек холостыми зарядами. Видя, что от пушек вреда нет, татары осмелели и, разломив засеку, бросились в рукопашный бой. Конница Махметкула мчалась через проломы в поле. Казаки, отходя, смотрели на войсковое знамя, возвышавшееся на холме рядом с пушками. Татары были уже на расстоянии полёта стрелы. Слева заходили вогулы в волчьих кафтанах; справа теснились остяки с деревянными щитами, обтянутыми лосиной шкурой. Войсковое знамя на холме медленно наклонилось, поднялось и опять наклонилось. Казаки остановились и повернули лицом к врагу. Калёные ядра попали в гущу Махметкуловой конницы. Всадники отпрянули в сторону. На осенней, тронутой морозом траве лежали умирающие. Окровавленный конь храпел, рыл копытом землю. Протяжно ревел, припадая на передние ноги, верблюд. Пушкари раздували угли в глиняных горшках, лили на пушки воду, чтобы остудить их. После выстрелов над пушками взмётывались плотные клубы дыма. Запах горячей меди смешивался с горьким пороховым угаром. Пушкарь Матюшка, туго запыжив пушку куском овчины, схватил клещами калёное ядро, опустил ядро в дуло и поднёс к затравке пальник. Пушка выстрелила и отскочила назад. Шёл рукопашный бой, сабли лязгали по железным шеломам. Атаманы дрались в первых рядах, покрикивая на отстающих казаков. В гуще битвы мелькали пики и стрелы, слышались злобные взвизги татар, хрипение раненых под копытами коней, лязг сабель о панцири и шлемы. Сквозь пороховые облака мутно светило медное солнце. Налетел на Ермака конный татарин в стальной кольчуге и, гикнув, замахнулся саблей. Атаман подался в сторону, ударил коня между ушей. Оглушённый конь припал на передние ноги. Ермак выхватил татарина из седла, поднял над головой и швырнул на землю. Татарин и не охнул. Солнце склонилось за полдень. Мерно падали русские ядра, отсчитывая смертное время. В белой палатке сидел Кучум, смотрел на сечу, шевелил сухими губами. Молча взмахивал тяжёлым кистенём атаман Иван Кольцо. И только пятидесятник Богдан Брязга зычно вскрикивал и косил саблей смертную ниву. Смотрел на сечу старый хан. Оттуда, с холма, сеча казалась неподвижной. Велел хан бухарцам стрелять из пушек. Бухарцы суетились, совали пальник в дуло, испуганно качали головами. На поле царевич Махметкул подбодрял своих конников. Махметкул не успел натянуть поводья. Конь взвился на дыбы, запрокинулся и тяжело рухнул на землю. Попробовал царевич встать — ногу ломит, по золочёному персидскому панцирю струится кровь. Подхватили мурзы Махметкула, уложили в лодку, перевезли на другой берег. Заколебались татарские ряды, начали отходить к валу. Остяки, забрав большого идола, бросились в лес. Татары бежали к засеке. Мурзы поскакали навстречу бегущим, врезались в толпу, стегали нагайками, проклинали, но не могли остановить их. А русские уже рубились устало, чувствуя тяжесть доспехов. Осеннее, блёклое солнце садилось за лесом. Гасли багровые блики на шлемах и панцирях. Мелькали в толпе бараньи шапки и саадаки. На длинных копьях с медными шарами развевались белые конские хвосты. Впереди ехал Кучум, запахнув полы халата. Всё глуше доносился конский топот. Казаки на валу зажигали костры. Вечер был тих и безветрен. Пламя спокойно подымалось к сумеречному небу. Хлопьями чёрного снега кружили над битвенным полем вороны. ВЕТЕР РАЗВЕВАЕТ РУССКИЕ ЗНАМЕНА НАД СТЕНАМИ КАШЛЫКА Столица Кучума — град Кашлык стоял на восточном берегу Иртыша. К самой воде спускались крутые, обрывистые склоны. Пологий скат был окружён тройным земляным валом. Между валами тянулись глубокие рвы. На краю ската возвышался толстый бревенчатый палисад. Отсюда осаждённые могли метать стрелы, копья и камни. Кучум, однако, решил её покинуть. В городе не было колодцев, а казаки могли отрезать спуск к Иртышу. К тому же уходили ясачные народны. Бежали в леса остяки. Бежали через болота в свои юрты вогулы. Кучум со своим войском уходил из Кашлыка. Из мрака выступили дома, теснившиеся на склонах, как стадо чёрных коз. Быстроногие жеребцы, вытянув шеи, заливистым ржанием встречали рассвет. По мостам через глубокие рвы проходило татарское войско. Мерно покачивались верблюды, груженные тяжёлыми вьюками. Надменно подняв свои плоские головы, они лениво ступали по влажной дороге. Вереницей шли ханские рабы. У каждого на шее- железный обруч с кольцом, а сквозь кольцо продета тяжёлая цепь. Конники тревожно оглядывались назад — не идёт ли враг, зло покрикивали, хлестали рабов нагайками. Над опустевшим городом подымалось багровое солнце. А казаки хоронили умерших. Сто семь человек пало в бою под Чувашевым мысом. Стояли над могилами атаманы, стояли пятидесятники и десятники. Стояли, склонив знамёна и обнажив головы. Из-за сизых туч отвесно падали солнечные лучи. Ветром с поля доносило трупный смрад. Вернулись лазутчики, говорят — уходит хан из Кашлыка. Казаки не верили, боялись засады. Прождали ночь, опять послали лазутчиков. Те пробрались к городскому валу, видят — ворота распахнуты, город пуст, в домах тихо. Повёл Ермак казаков в Кашлык. Знамёна, шлемы, пики, пищали — всё колыхалось в мерном движении. Рокотали литавры, победно гремели трубы. Лица казаков почернели в битвах. Разорванные кольчуги цеплялись о рукояти сабель. Над стенами ханской столицы развевал ветер русские знамёна. Развевал большое полковое знамя. На нём был изображён всадник, поражающий копьём змея. Развевал ветер малые сотенные знамёна, на которых стояли друг против друга, изготовившись к бою, белые львы и единороги. Со стен Кашлыка смотрел Ермак на серые воды Иртыша, на широко расстилающиеся луга, на берёзовые колки, зелёными отарами убегающие к горизонту. От Кашлыка вверх по Иртышу за Абалакский мыс уходила жёлтая дорога. Там, за мысом, разбил свой стан Кучум. Много разного добра нашли здесь казаки. Были тут и меха, и ковры дорогие, и золото, и ткани. Не было только съестных припасов, а главное — хлеба. Казаки установили на валах пушки, расселились по домам, стали ждать. На четвёртый день пришёл в Кашлык остяцкий князёк Бояр. Пришёл он с реки Демьянки, принёс меха, вяленую рыбу, медовые соты. Говорил Бояр, что при Кучуме остякам было худо. Обижал хан остяков, брал большой ясак и идолов рушил. Просил Бояр милости, обещал платить дань русским. Ермак велел остякам принести присягу по их вере. Остяки поставили в избе толстую ёлку. Под ёлкой постелили медвежью шкуру. Положили на шкуру две сабли, положили хлеб и рыбу. К еловым ветвям привязали две сабли остриём вниз. Обошли остяки вокруг ёлки, что-то приговаривая. Бояр налил в глиняный жбан воды, опустил в неё золотую бляху. Пил воду мелкими глотками. Пил воду, смотрел на Ермака, говорил: — Кто изменит, а ты, золото, чуй. Выпили остяки воду с золота, стали русскими данниками. Ермак отпустил их домой. За Бояром пришли татары с Иртыша, пришли князцы Ишбердей и Суклем со своими воинами. Принесли Ермаку меха, мясо и рыбу, присягали в своей верности. Татары целовали окровавленную саблю, остяки клялись на медвежьей голове, вогулы проходили между половинами рассеченной надвое собаки. Ермак разрешил им жить в прежних улусах. Ловили рыбу, били зверя. Разъезжали небольшими отрядами по татарским селениям. Их встречали без злобы, кормили, платили ясак. А кругом рыскали Кучумовы лазутчики. Высматривали русских и обо всём доносили хану. Махметкул, племянник Кучумов, залечил раны, сел на коня, тая в сердце злобу. На берегу Иртыша, на заливных лугах, шумит осокой длинное проточное озеро Ебалак-бюрень. Поехали туда на рыбный промысел двадцать казаков. Из-под снега торчал сухой, побуревший камыш. Казаки поставили шалаш, прорубили лёд, стали ловить лещей, окуней и щук. Рыбаки устали и легли на покой, не выставив сторожевого. А в камыше хоронился татарин. Стянул коню морду сыромятным ремнём, чтобы не ржал. Увидел татарин, что русские легли спать, вскочил на коня и помчался к Кучуму. Ночью подкрался Махметкул со своими воинами, перерезал всех спящих. Только один казак укрылся в темноте и уполз в тальник. Какой-то конный татарин отбился от своих, стал шарить по берегу. Казак вышел из тальника и схватил татарина за горло. Татарин стал вырываться, хотел кричать. Задушил его казак, вскочил в седло и поскакал в Кашлык. У атаманской избы, где раньше Кучум жил, рванул поводья и прянул с храпящего коня на землю. Разбудил Ермака, говорит: — Татары ночью во тьме схоронились, рыбаков сонных перерезали. Пустился Ермак в погоню. Кони распластывались до земли. Ветер свистел в ушах. Снег летел из-под конских копыт. Махметкул не ожидал скорого преследования. Татары рысцой ехали по берегу Иртыша, обсуждая удачное дело. Вдруг слышат за спиной конский топот. Обернулся Махметкул, глядит во мрак. Налетели русские, начали рубиться. Искры летели во тьме от сабельных ударов. Кони взвивались на дыбы, сшибались грудью, грызли друг другу шеи. Завалили снег татарскими трупами. Махметкул со своими воинами едва ушёл на быстром ногайском жеребце. Убитых казаков Ермак с честью похоронил на старом ханском кладбище. Велел, если придётся заночевать в поле, выставлять караульных и глаз не смыкать. ПОСОЛЬСТВО ЕРМАКА Когда казаки жили ещё в строгановских городках, подговорил Кучум вогулов с реки Пелымы напасть на Пермские земли. Едва Ермак тронулся в поход, пелымский князей осадил Чердынь, перебил много русских, сжёг их дома и разграбил имущество. В Чердыни воеводой был Василий Пелепелицын, тот самый Пелепелицын, которого Кольцо и Барбоша ограбили на Волге. Послал Пелепелицын в Москву челобитную, писал, что Строгановы держат у себя воровских казаков и что те казаки задирают вогуличей, вотяков и пелымцев и тем задором ссорят русских с сибирским ханом. Царь Иван разгневался и отправил Строгановым опальную грамоту с чёрной восковой печатью. Обвинял он Строгановых в измене, казаков обещал перевешать, а именитым людям грозил великой опалой. Грамота эта была написана 16 ноября 1582 года. Царь ещё ничего не знал о победах казаков в Сибири. Весть об опальной грамоте не успела дойти до Ермака. Повёз атаман в Москву шестьдесят сороков соболей, пятьдесят бобров чёрно-карих, двадцать лисиц чёрно-бурых. Повёз Кольцо и челобитную. Писал в ней Ермак о своих победах, о завоевании Сибирского царства, о бегстве Кучума. Поехал Кольцо зимним путём, в нартах. Ехал по Тавде на Чердынь. В нарты запрягали то собак, то оленей. Через Камень провожал казаков остяцкий князец Ишбердей. От Чердыни поехали лошадьми. Сидели казаки в санях, смотрели на зимние звёзды и пели со скуки татарские песни. Через Каму перебрались по льду. Поглядел Кольцо — в поле снегом скирды замело, на бугре мельница вертит крыльями, мужик в рваном армяке развалился на дровнях, понукает лошадёнку, над курным овином вьётся чёрный дымок. Потянул атаман ноздрями воздух — хлебом печёным пахнет. Заныло сердце — родная земля… Всё чаще стали встречаться конные и пешие. По дороге тянулись тяжёлые, укутанные холстом сани с мукой и зерном, обозы с солёной рыбой, дровни с кожами и мёрзлыми коровьими тушами. Наконец вдали показалась Москва. На много вёрст по холмам раскинулась столица. Иноземные послы насчитывали в ней сорок тысяч домов и, дивясь её величине, говорили, что Москва вдвое больше Флоренции и даже больше Лондона. Несмолкающий шум доносился из города. В розовом морозном дыму золотом горели купола московских церквей. Казаков от заставы провожали стрельцы в цветных кафтанах и высоких шапках. Стрельцы ехали рядом с санями, разгоняли народ, глазевший на послов из Сибири. У ворот перед тяжёлой опускной решёткой сгрудились конные и пешие. Стрельцы, стегая нагайками, пробились вперёд, велели сторожу-воротнику с ржавой алебардой поднимать решётку. Мужики глядели исподлобья, как проезжают казацкие сани, ругались вслед. На улицах пахло смолой и сосновыми стружками. Высокими штабелями лежали брёвна. Ехали казаки берегом Неглины-реки. Глядели на плотины, на водяные мельницы, на расписные терема и белокаменные палаты бояр. У длинного бревенчатого моста к реке по косогору спускался каменный двор с круглой башней на углу. Снег кругом почернел от сажи. Из узких оконцев валил густой дым. Мерный стук молотов смешивался с лязгом железа. В больших избах жарко пылали горны, сверкал расплавленный металл. У дубовых окованных ворот стояла стража. Въехали казачьи сани на Красную площадь. Широкая кирпичная стена окружала Кремль. Над стеной подымались двурогие зубцы. Против стены рядами тянулись лавки, ларьки, шалаши. Много народу толкалось в обжорных рядах. Здесь торговали рыбой, мясом, калачами, пряниками, горохом, киселём. Из дубовых бочек разливали по ковшам пенистый квас. Ниже, у девятиглавого Покровского собора, покупали холсты смоленские, крашенину вяземскую, сукна можайские. Торговались долго, ругались, сбивали цену. Лязг стоял в железном ряду. За прилавками, на деревянных скобах, были развешаны топоры, косы, вилы, замки и всякий домашний скарб. Товар добрый, из железа устюжского и серпуховского. Скоморох в размалёванной маске показывал, как пьяный поп по улице идёт, как купец у убогого грош ворует. Другой медведя водил, на дудке-сопелке играл. Медведь, жалобно урча, разводил лапами и кланялся народу: подайте, мол, люди добрые! В серой толпе мелькали иногда высокая соболья шапка боярина да меховой колпак дьяка. Кричали купцы, зазывая покупателей. Вопили юродивые и калеки; гремя цепями, брели колодники — собирать подаяние. Густой рокот меди плыл над толпой. Встревоженные звоном, поднялись в воздух грачи и чёрной стаей кружили над зеленоверхими башнями. Казаков проводили в Посольский приказ. Спесивый толстый дьяк выслушал рассказ Кольцо о Сибирском царстве, искоса глянул на атамана и подумал: «Дыба ему кума, а плаха свояченица». Потом взялся за бумагу и, опустив глаза, сказал скучным голосом: — Остановитесь на посольском дворе. Избу отведут, там и ждите. Когда надобно будет — пришлю за вами. Три дня ждали казаки — никто не шёл. Не знали, что и думать. На четвёртый день слышат конский топот, рог трубит. Смотрят, подъехал царский гонец, а с ним стрельцы — народ разгоняют. Велел гонец скорее собираться. Поехали казаки за гонцом. У ворот теснились всадники в чёрных кафтанах, горяча добрых коней. Кони гнули шеи дугой, грызли удила. Бояре в широких шубах робко косились на них. Всадники, откинувшись в сёдлах, с усмешкой помахивали плётками. Дьяк провёл Кольцо в Золотую палату. На высоком позолоченном кресле сидел царь. Золотом горела тяжёлая царская одежда. У трона стояли царские телохранители — рынды — в белых кафтанах и высоких белых шапках. Кольцо бил челом, передал думному дьяку меха и Ермакову грамоту. Прочтя грамоту, Иван Грозный воскликнул: — Новое царство послал бог России! Воевал он со шведами, война была трудная, а тут нежданно-негаданно- Сибирь! И взяли её несколько сот казаков. Позвал царь атамана на обед. Дьяк велел атаману надеть белый кафтан. Кольцо отказался: — Отобедаю в казацком кафтане. Прежде чем подали яства, царь послал каждому большой ломоть хлеба. Подошёл стольник к атаману и громко сказал: — Иван Васильевич, великий государь, царь и великий князь, всея Руссии самодержец, жалует тебя, Ивашку Кольцо, хлебом! Ел Кольцо царский хлеб, ел царскую птицу — лебедя. Смотрел на бояр в белых кафтанах, смотрел на Кравчих, стоявших у поставца с золотыми чашами в руках. Жаловал царь атамана заморским вином. Пил атаман вино, пил из золотой чаши, вспоминал Сибирь, вспоминал данников Ермаковых. «Пью, — думал, — с золота. По остяцкой вере присягаю великому князю. Радостен государь, да как бы не спросил про разбои на Волге, про того воеводу, Пелепелицына Ваську». Не спросил царь про разбои. Не вспомнил, что приказал когда-то казачьего атамана Ивашку Кольцо словить и повесить. Отобедав, пошёл царь в свои покои. Поднялся по каменным ступеням, долго отдышаться не мог — дряхл становился. Умру — кто станет стражем земли Русской? Кто собирать её будет и растить великим бережением? Кто будет вырывать боярскую крамолу, как сорную траву с поля? » Голубая изразцовая печь пышет жаром. В душном воздухе — запах мехов и воска. Подошёл царь к столу у решетчатого оконца. Отодвинул в сторону книги московских первопечатников Фёдорова Ивана и Мстиславца Петра — «Апостол» и «Часовник». Развернул на столе пергаментный свиток — чертёж земли Русской. Как кровеносные жилы по телу человеческому, извивались по чертежу реки. Малые реки, и реки великие, и самая великая — Волга-река. «Погнал я с Волги ордынцев — Казанского хана погнал и Астраханского хана погнал, и ныне вся Волга свободна от истоков до устья», — думал царь. Смотрел он за Каменный пояс, откуда приехали Ермаковы послы. На чертеже Каменный пояс был как хребет осетра. А за хребтом начертил писец пса, нагоняющего зайца, и белку, грызущую орешек. Ничего не ведал о той земле писец. А царь ведал, что идёт оттуда путь на юг, в богатые города Бухару и Ургенч, и на восток идёт путь через глухие места в далёкое Китайское царство. И ведал царь: Каменным поясом, как крепкой бронёй, оборонилась Русь от степных кочевников. Празднично гудели колокола, перекликаясь частым перезвоном. И думал царь: «Растил я землю Русскую, как бережливый садовник растит сад, и ныне сад тот благоцветущ, многоплоден и благоухания исполнен». Сквозь решетчатое оконце падал на чертёж жёлтый луч, узкий, как стрела. Шёл тот луч от ливонских земель, через города и земли московские, через Каменный пояс в Сибирское царство. Длинный поезд потянулся из Кремля. Впереди шло пять тысяч пищальников. У каждого на левом плече- пищаль, а в правой руке — фитиль. За ними ехали бояре в парчовых одеждах, по три человека в ряд. За боярами на белом жеребце ехал царь. На голове у него была красная шапка, украшенная жемчугом и дорогими самоцветами. Там стояли толстые ледяные глыбы, а за ними, подальше, — деревянные срубы, набитые землёй. Пищальники стреляли с невысоких подмостков. Лёд крошился от пуль. Пороховой дым стлался низко, как туман на болоте. Когда глыбы были разбиты, загремели пушки. «Такую бы рать, — думал он, — да за Камень! Ядра взрывали землю, рушили деревянные срубы. Ярче становилось пламя выстрелов. Царь одарил казаков деньгами и сукнами. Ермаку послал кусок сукна, шубу с собственного плеча, серебряный ковш и два дорогих панциря. Ивану Кольцо позволил брать охочих людей для заселения новой земли. Обещал отправить в Сибирь на подмогу казакам воевод со стрельцами. На Москве праздновали победу над сибирским ханом. Звонили колокола, служили молебны. Рассказывали о ратном искусстве Ермака, о его непокоримой отваге, о том, сколько добра всякого добыл за Камнем. Многие гулящие и беглые люди, прослышав о Сибири, отправились туда вместе с Иваном Кольцо. Тяжело груженные сани вереницей тянулись на восток. Пар подымался от взмыленных лошадей. В санях сидел Иван Кольцо, сидели казаки. Бороды у них заиндевели от мороза. Скрипел под полозьями снег. Дорога шла то полем, то лесом — и снова полем, пустым, занесённым снегом. Сани мотало на раскатах, подбрасывало на ухабах. За санями шли охочие люди. Шли в Сибирь — селиться на вольных землях. СБОР ЯСАКА 20 февраля приехал в Кашлык татарский мурза Сенбахта Тагин. Жил он неподалёку и ладил с казаками. Рассказал мурза, что царевич Махметкул кочует по берегу реки Вагая, воинов у царевича мало, а до реки той верховому день езды. Послал Ермак шестьдесят казаков — изловить Махметкула. Приехали казаки на Вагай, разбились по нескольку человек, стали искать след. Наконец видят — навоз дымится, снег копытами истоптан. Махметкул разбил свой стан возле озера Кулара, Татары сидели у костров, варили мясо. Стреноженные лошади рыли копытами снег, искали под снегом сухую траву. Над озером клубился туман. Казаки отошли за сосновый лесок. Переждали там до темноты. Утонули во мраке гривы камыша. На снегу колыхались красные отсветы. Где-то в болоте выли волки. Казаки кольцом окружили становье и. Испуганно заржали татарские кони. Татары вскочили, схватились за сабли, но было уже поздно: чёрной лавиной налетели казаки, подмяли татар лошадьми и многих изрубили. Махметкул яростно отбивался, пытаясь уйти в лес. Казаки накинули на него аркан, связали кожаным ремнём и, приторочив к седлу, повезли в Кашлык. Над головой мерно покачивался Млечный Путь. В Сибири царевича встретили торжественно. Казаки стреляли из пищалей. Атаманы в нарядных кафтанах разглядывали знатного пленника.